О вере... И о человеке... Почти сто лет назад... Дж. Литтел
................
"С доктором Виртсом у меня состоялась интересная беседа на тему
физического насилия – проблема хорошо мне знакомая, ведь с ней я уже сталкивался в айнзатцгруппах. Виртc согласился, что даже те, кто вначале бил только по необходимости, в результате входили во вкус. «Вместо того чтобы исправлять закоренелых преступников, – горячо убеждал меня Виртс, – мы, наоборот, утверждаем их в пороках, предоставляя им право командовать другими узниками. Более того, мы создаем новых извращенцев из наших СС. Лагеря с теперешними их методами являются рассадником психических заболеваний и садизма; когда после войны эти люди вернутся к гражданской жизни, у нас будет забот полон рот». Я объяснил ему, что, по слухам, реше ние перепоручить ликвидацию лагерям отчасти продиктовано теми психоло гическими проблемами, которые она вызывает в военных подразделениях, специализирующихся на массовых уничтожениях. «Конечно, – ответил Виртс, – всё попросту перекинули на нас, смешав исправительные и эконо мические функции обычных лагерей с задачами по уничтожению. Мента литет, формирующийся в процессе ликвидации, не укладывается ни в какие рамки. Даже в своей санчасти я обнаружил, что врачи убивали пациентов, нарушая инструкции. Мне с трудом удалось положить конец подобной прак тике. И садизм очень распространен, особенно среди охранников, и часто связан с сексуальными переживаниями». – «У вас есть конкретные при меры?» – «Вообще-то, редко кто отваживается прийти ко мне на консульта цию. Но иногда случается. Месяц назад я осматривал охранника, проведшего
здесь уже год. Он из Бреслау, тридцать семь лет, женат, трое детей. Признался, что бьет заключенных, пока не начнется эякуляция, ему даже не надо себя тро гать. У него больше нет нормальных сексуальных отношений; домой в отпуск не поедет, стыдится. Он мне клялся, что до приезда в Аушвиц был абсолютно нормальным». – «И что вы посоветовали?» – «В таких условиях я мало что могу. Тут требуется интенсивная психиатрическая терапия. Я пытаюсь убрать его из лагерной системы, но это нелегко: всего не скажешь, иначе его арес туют. А ведь он болен и нуждается в лечении». – «И как, по вашему мнению, развивается садизм? – спросил я. – Я имею в виду у адекватных людей, без малейшей предрасположенности, и почему он проявляется в подобных усло виях?» Виртс задумчиво смотрел в окно и долго молчал, прежде чем отве тить: «Я долго размышлял над этим вопросом, однозначно тут не объяснишь. Проще всего было бы обвинить нашу пропаганду, например, ту, что ведет
БЛАГОВОЛИТЕЛЬНИЦЫ 454
здесь среди солдат обершарфюрер Книттель, возглавляющий Kulturabteilung, культурный отдел: заключенный, по его мнению, недочеловек, скотина, поэ тому бить его – абсолютно законно. Однако дело-то в другом: в конце концов, животные – не люди, но никто из наших охранников не стал бы обращаться с ними так, как обращается с заключенными. Конечно, пропаганда играет роль, и многоплановую. Но я пришел к следующему выводу: охранник СС становится садистом не потому, что считает заключенного недочеловеком, наоборот, его ярость растет и превращается в садизм, когда он замечает, что заключенный далеко не скотина, как учила пропаганда, а именно человек и, по сути, ничем от него не отличающийся. Понимаете, именно это сопро тивление невыносимо для нашего охранника, эта молчаливая непокорность другого, и охранник бьет, пытаясь выбить то общечеловеческое, что их свя зывает. Конечно, метод не срабатывает: чем больше охранник бьет, тем яснее понимает, что заключенный отказывается признавать себя недочеловеком. В итоге охраннику остается одно – убить и тем самым констатировать свое полное поражение». Виртс замолчал. Он по-прежнему не отворачивался от окна. Я нарушил тишину: «Могу ли я задать вам вопрос личного характера, доктор?» Виртс, не глядя на меня, барабанил тонкими пальцами по столу: «Задавайте, пожалуйста». – «Вы верующий?» Виртс выдержал паузу, посмо трел на улицу, на крематорий. «Я им был, да», – произнес он наконец.